Речная старина

О сайте | Ссылки | Благодарности | Контактная страница | Мои речные путешествия |
Волга | Днепр | Кама | Нева | Ока | Окно в Европу | Север | Урал и Сибирь |
Материалы из газет, журналов и книг | Путеводители | Справочные и информационные материалы |
Список пароходов (1852-1869 гг.) | Справочник по пассажирским пароходам (1881 - 1914 гг.) | Старый альбом | Фотогалерея |
Коллекция Елены Ваховской | Коллекция Зинаиды Мардовиной | Коллекция Игоря Кобеца | Коллекция Сергея Новоселова |
События 1841-1899 г.г. | События 1900-1917 г.г. | События 1918-1945 г.г. | События 1946-1960 г.г. | События 1961-1980 г.г. |

9. До Нижнего.

(Виды. Кинешма. Юрьевец. Воскресный вечер. Рассвет на Волге).


Есть много звуков в сердца глубине, неясных дум, не спетых песен много...

А. Толстой.


Луч ясный играет на светлых водах,

Но тьма под сияньем в холодных волнах.

Мур.


Рано утром в пятом часу утра, едва розовые зори успели озолотить облака, я уже сидел на палубе парохода. Белокаменная Кострома словно вынырнула из Волги, отряхнулась и живописно расселась, но общему правилу игры Волжских городов, как дама, на своём левом берегу. Почти все мужчины — города лежат на правом. Так прелестный старичок Ярославль, ветхий и курьёзный Углич, молодой краснощёкий купчик Рыбинск, маленький весёлый Плёс, стройный Юрьевец, бесшабашный богатый Нижний, стерляжий царь Васильсурск, старый барин помещик знатного рода — Симбирск, ревностный раскольник Хвалынск, молодой сереброголовый Вольск, сам Волжский король — Саратов, арбузный Камышин, песчаный и пыльный Царицын, все они на правом берегу. Дамы расселись на левом, как и старая, гордая и сановитая барыня Кострома, так и узорчатая с татарской кровью в жилах Казань, и молодые формирующиеся, как немцы называют: Backfisch, жаркая Самара, и сама рыбная торговка, загорелая от зноя, Астрахань, все лежать на левом берегу. Ни один мужчина не решился нарушить прав дамы, и только Ржев улёгся на обоих берегах, за то дамы, верные себе, подтвердили поговорку, что нет правила без исключения и что для дам закон не писан. Три из них не усидели на своём берегу и предпочли общество мужчины это скучная Тверь, живописная Кинешма и торговая Сызрань.

Прогулка по Волге весной, когда с лугов несётся аромат полей, восхитительна. Летом все переменит свою физиономию. Пропадёт зелёный бархат лугов, спадут воды, выступят отмели, стены монастырей убегут далеко от берегов реки, исчезнет чудный аромат. Чудное устройство пароходов, полных удобств, подчёркивает удовольствие поездки, и это довольство и прекрасное расположение украшают ещё более красивое, смягчают слишком резкое, оживляют слишком бледное.

За Костромой проплыла татарская слобода — городское предместье, славящееся своими великолепными кружевами. Замелькали сёла, деревни, усадьбы. Васильевское село прошумело своими тёмными рощами, лёжа над отвесными высокими ярко-жёлтыми обрывами. Рощи зелёными шапками высовывались из за гор и холмов, порою одевая их зелёными ризами, бархаты трав улеглись на красноватых глинах, линии берегов капризно ломались, подымаясь и опускаясь, выступая мысами, образуя заливчики, высовывая деревни и сёла. Тёмные ели красиво оттеняли белые церковки, а пароход, скрипя всем корпусом, летел по реке, следуя всем её капризным извивам, забегая к пристаням. Берега стали совсем красные и так понятно это название красивого села «Красное» с тремя церквями, торчащими среди хаоса сереньких домиков. Берега всё делались выше и начинали всё более и более сдавливать Волгу и вот в самом узком её месте, где она пробегает между высокими обоими берегами, разлёгся хорошенький городок Плёс, выстроенный ещё Василием Дмитриевичем (1410 году) для отражения набегов татар. Городок весело глядел своими беленькими домиками и церквями. Возле собора торчало несколько обломков, уцелевших от прежней крепости, с каждым годом падающих кусками. Выбежав из живописной теснины, Волга разливается целым озером, вьётся вокруг лесов, обегает острова, отражает фабрики, сёла и деревни.

Вот и Кинешма, залезшая на вершину высокой горы, оборвавшейся крутым обрывом в реку, в том самом месте, где Волга сделала поворота. С палубы парохода Кинешма прелестна. Из-за зелёного гребня бульвара высится белая колокольня Троицкого собора и крыши домиков. Белые строения в беспорядке спускаются по холмам к речонке Кинешме, а дорога к пароходной пристани красиво прорезает высокие обрывы к Волге. Но стоит хоть недолго побродить по городским улицам с покосившимися заборами, маленькими домиками, среди облаков удушающей пыли и грязи, погрязнуть ногами в невылазные пески, поглядеть на несколько очень скучных и старых по виду церквей, стоящих с 15-го века, чтобы вас охватила тоска и какое-то томительное сознание оторванности от мира, хотя Кинешма и соединена железной дорогою с Москвой. Городок мне показался таким скучным, таким неустроенным и заброшенным, что я с удовольствием поглядел на его исчезающую в синеватом полуденном тумане высокую четырёхэтажную колокольню. Одно только прелестно в Кинешме, — это удивительный вид на Волгу с бульвара, кстати очень грязного и скверно содержимого, вполне по провинциальному. Скамейки изрезаны, кусты поломаны, деревья болтают своими засохшими оборванными ветвями. Волга с её заворотами, с выступающими в воду горами, с мелькающими вдали сёлами — поразительна. Действительно, это один из тех редких видов, каких немного и на Волге. Широкий, далёкий, полный световых эффектов, полный поэзии, которая навевает раздумье и уносит мысли в золотистую неведомую даль. Этот вид с Кинешемского бульвара приковывает вас к месту. Глядишь, сам не знаешь, куда, туда — в мерцающую даль. Есть в Кинешме маленькая часовенка, мало интересная и заслуживающая внимание только, как памятник, воздвигнутый в воспоминание убитых здесь во время смутного времени горожан пришедшими в Кинешму поляками.

Все пароходы останавливаются у Кинешмы на несколько часов и дают возможность подняться к собору на бульвар и насладиться выдающимся видом на реку.

Снова замелькали церкви, села, обрывы, деревни, снова заискрилась Волга, на поверхности которой пароход оставлял длинный след. Вот проплыло большое Никольское село с массивным зданием полотняной фабрики, ещё далее на горах показалось бедное село Решмы с покосившимися заборами, с серыми хатками и тремя церквями, из которых одна, очень старинная, во имя св. Троицы, вся разрисованная фресками, словно надевшая когда-то роскошное, но теперь полинявшее и ветхое платье, глядит с высокого холма на пробегающий пароход. На соседней горке возле бедного села Решмы стоит монастырь. Бедный, неприглядный, забытый, печально глядящий на окружающую его улыбающуюся весну, Макарьевский монастырь прислонился своими старыми печальными стенами к нескольким старикам-деревьям. Монастырь среди зелени и цветов кажется ещё печальнее, ещё беднее.

По жёлтой дорожке, вьющейся, как змее, с вершины холма к пристани, спускалось несколько монахов. В часовне на пристани шёл молебен, перед образами теплились свечи и грустное пение, полное слёз, полное отреченья, полное забвенья весны и цветов, неслось над рекой, и она вторила ему своим монотонным плеском, как и сладкий, полный молодой истомы, шелест смолистых берёз, и каждый спешил положить на металлическую тарелку свою лепту, свой вклад в этот бедный монастырь.

На наш пароход сел молодой монах в потёртой одежде. Худой, бледный, с небольшой бородкой, с мечтательным взглядом, с развевающимися тёмными волосами, он показался мне и красивым, и симпатичным и таким несчастным. Кто он? Откуда? Что его загнало в монастырь в лучшую пору его жизни? Он сидел, облокотившись на пароходный борт и, опустив голову на руки, глядел на пропадавшую вдали свою бедную обитель, на проплывающие мимо сменяющиеся берега.

Вдали показались башни и купола.

— Это что?

— Это красавец Юрьевец Поволжский, крикнул рулевой.

Юрьевец красиво лежит у склона крутой горы низко по берегу Волги против самого впадения в неё Унжи. Город действительно очень красив с его 10-ю церквями, которые он живописно переставляет одну за другую, пока пароход описывает дугу, чтобы подойти к его пристани. Фабрики, массивные каменные амбары, громадные склады дров, зеленеющие сады, всё смешалось вместе. От старого Юрьевца, существовавшая ещё в 14 веке, почти ничего не осталось. Казанцы во время набегов в 16 веке неоднократно сжигали город, а когда в 1609 году на город напал Лисовский, он его нашёл и пустым, и обращённым в пепел и развалины самими юрьевцами, бежавшими в леса. Через пять лет после Лисовского казаки взяли город и совсем разрушили его. И всё-таки из глубокой старины, не смотря на погромы и пожары, уцелели стены и пять каменных башен. Увы, этот памятник был разобран на кирпичи для постройки присутственных мест, хотя 2 башни при этом уцелели и продолжали в течении нескольких десятков лет служить и замечательным памятником старины, и истинным украшением города и Волги. Но и эти последние башни были проданы с аукциона в частные руки и исчезли бесследно.

— Возмутительно у нас поступают с нашими памятниками, воскликнул капитан, рассказавший мне о Юрьевских башнях. Теперь за городом есть какой-то вал и два пруда. Говорят, что это уцелело от прежней крепости. Да кто их знает!

На пристани была великая суета. Торговцы с лодками и припасами осаждали пассажиров. Публика поспешила кто на наш пароход, кто на Унжинский — пароход Самолётской компании, чтобы двинуться вверх по судоходной только весной Унже до города Макарьева.

Пароход полетел вниз по Волге. Целые караваны барж плыли нам на встречу. На плотах горели огоньки. Под вечер мы оставили Пучеж, прелестный городок с берёзовой густой аллеей на берегу Волги, с прекрасным собором, серебряный купол которого красиво выделялся среди остальных шести церквей. Здесь в старой Воскресенской церкви, когда-то бывшей монастырской и существовавшей ещё до основания города, хранятся редкие иконы времени митрополита Иова. Волга отодвинула противоположный берег на две вёрсты, высунула острова, и, омывая правый высокий берег, разлилась на громадное расстояние по низинам левого берега.

Повсюду во всех Волжских городах и сёлах много церквей, все они белые, все с колокольнями и все придают этот характерный Волжский вид. Пучеж именно такой Волжский городок.

На высоком правом берегу нередко шлёпали своими разодранными крыльями ветряные мельницы. Сколько прелести в подобной машине, стоящей над Волжским обрывом, молчаливо перебирающей воздух своими неуклюжими лапами... Затем потянулись низины, бесконечные, однообразные, невероятно скучные. Ни пригорка, ни селения, ни рощи. Мимо проплывали острова, покрытые, как щетиной, кустарником. Солнце совсем ушло на запад и катилось красным шаром всё ниже и ниже, все скорее и скорее. Вот его красный диск обрисовал ярко-чёрный силуэт прибрежной вербы, затем понемногу ушёл за низкий берег. Только небо дрожало золотыми полосами и горело зарёй, которая купалась в тихих Волжских водах. И чем больше купалась заря, тем она становилась бледнее и бледнее, смывая свой золотой румянец в холодных струях. А луна бледная и чахлая уже выкатывалась на темнеющее небо, её лик словно застывал с каждой минутой, наливаясь серебром и светом, который она выпивала из потухающей зари. Тёплый, чудный, воскресный вечер спустился над Волгой, которая снова подбежала к крутым обрывам песчаных холмов.

Пароход пронзительно закричал и, завернувши носом вверх против течения, стал подходить к пристани села Катунок. Все богатое и деятельное село, знаменитое своими оживлёнными и многолюдными базарами по понедельникам, прославленное своим кожаным производством, живописно расселось на груди высоких холмов, которые, то острыми, то закруглёнными шапками щеголяли вышиной один перед другим, обрываясь отвесными песчаными обрывами в реку. Волга грызёт своими вешними водами берега, подмывает холмы, рушит обрывы и в её объятия падают пески, падают заборы, падают дома. Прибрежные домики уже подпёрты досками и балками и висят на балконах над рекой. Волны грызут берега и грозят обрушить и эти избушки на подпорках. Где-то на высоком холме звучала гармоника, с реки также неслось пение. Многочисленные лодочки бороздили залитую серебром поверхность реки. Огоньки в окнах роняли свой отблеск в Волгу и она топила до самого дна эти огненные взгляды подпёртых домиков. Весёлые голоса и смех доносились с холмов на пароход. Деревенская молодёжь в красных рубашках и пёстрых сарафанах гуляла, упиваясь чудным весенним, воскресным вечером.

На пароходе толпа окружила молодого парня в красной рубашке, который пришёл повидаться с знакомыми матросами. Лицо его сияло беспредельным счастьем, он размахивал руками и смеялся, его большие глаза, наивные и детские, блестели невыразимой радостью. Оказалось, что после долгих препятствий он на этих днях женился и теперь прибежал сюда на пароход, чтобы поделиться своим счастьем с знакомыми матросами. Он рассказывал, усиленно махал руками, смеялся весело, от всего сердца. Его сбивчивая речь, точно стрекотанье кузнечика, неслась по всей палубе. Его переполненная душа требовала излияния, ему было все равно, как его слушают и сочувствуют ли ему, он тонул в блаженстве, пожимал руки всем ближе стоящим и знакомым и незнакомым и снова смеялся так весело, беззаботно и счастливо, как редко смеётся человек. Пришли ещё парни и он убежал с ними, а слушатели остались в глубоком молчанье и раздумье. Я тоже стоял недвижимо и во мне шевельнулось странное чувство... Какое-то томительное желание счастья. Захотелось также смеяться, также всем пожимать руки. Вероятно, и всех охватило это минутное желание счастья, потому что все замерли в раздумье. Я оглянулся. У борта сидел молодой монах из Решмы и плакал. Ему тоже захотелось счастья. Может быть в эту минуту, в этот чудный вечер, когда песни весны и любви, песни страсти и неги неслись с реки, когда сладко веяло черёмухой и с холмов доносилось рыданье гармоники, когда слова счастливого парня ножом врезались в сердца слушателей, он пожалел, что отрёкся от всего... Меня самого стали душить слёзы и я убежал в каюту и уткнулся лицом в подушку. Я понял тогда, что можно плакать на Волге от песни, разносящейся над её струями, от запаха молодого листа берёзы, от шёпота весенних струй, от избытка впечатлений, наполнивших душу...

Серебряный свет луны падаль широкими снопами с тёмного неба и купался в тихих струях Волги. Какой величественный покой громадной реки, сколько гордости и силы в этом царственном молчании, сколько равнодушия ко всему, что происходить на её берегах и поверхности. Мимо проплывали громадные молчаливые беляны, сложенные из леса так, что по прибытии на место, когда их разберут по частям на доски, и тени не останется от этого громоздкого судна, как чудовище дремлющего на поверхности реки. Вот проплыл мимо громадный пароход Американской компании, эта титаническая улитка на Волжских водах с громадным белым телом, с двумя рожками, изрыгающими дым, и разноцветными глазами, роняющими красные и зелёные лучи в Тёмные воды реки. Выше Решмы я видел такое речное чудовище, пароход Магдалену, по неосмотрительности попавшее на мель. Воды спали и Магдалена очутилась на острове всем своим громоздким телом, беспомощно подняв свои рожки и не будучи в силах шлёпать своим широким хвостом. Около неё копошились люди, словно муравьи, стараясь оживить этот Волжский моллюск, спихнув его снова в воду, где по прежнему забьётся его калёное сердце и снова засветят его разноцветные глаза.

Совсем ночью подошли мы к Городцу. Я вышел полюбоваться на сонный город с его тёмными башнями. Собственно это большое село, образовавшееся из прежнего города Радислава, разорённого и испепелённого Батыем и прославленное в настоящее время вкусными городецкими пряниками, которые охотно покупаются на пристани проезжими. Высокие трубы кожаных и железных заводов чёрными пальцами торчали над селом, а многочисленный церкви сонно застыли на своих основаниях.

Вот Фёдоровский монастырь, указал мне рулевой на торчащие вдали купола и здания, когда-то сожжённые Батыем и вновь отстроенные чуть не в 1767 году, знаменитые тем, что Александр Невский, возвращаясь из Орды в Владимир и заболев по дороге, провёл здесь монахом свои последние дни и умерь в этих стенах 14 ноября 1263 года. — А вон гора Оползень, там много могил здешних князей и по ночам там светятся огни. Говорят, все эти могилы откроются перед светопреставлением. А там вон Кирилова гора, туда ночью и не ходи, нечисто.

Ночной холодный ветерок пронизывал изрядно; пришлось спуститься в каюту, но едва заалел восток и пароход пронзительно засвистал, оглашая утренние туманы и возвещая Балахну, я поспешил снова наверх.

Балахна с её многочисленными церквями, которых в этом широко раскинувшемся городе чуть ли не более 12-ти, вынырнула из туманов. Пароход, пыхтя и дрожа, остановился у пристани Балахны, потонувшей в зелёном море садов. Деревья, смоченные росой, сонно перебирали листьями при веянье утреннего ветерка. Город паутинчатых кружев, которые здесь плетутся искусными руками, город прекрасных блонд, со всеми своими блестящими куполами, с красивой Покровской церковью и с удивительно красивой думой, бывшим дворцом князя Пожарского, стоящей на площади во всей своей красоте старого памятника русской архитектуры 17 века, в этот утренний час был подёрнут воздушным кружевом из утреннего марева, которое окутало береговые молчаливые рощи и крутики и повисло прозрачным туманом над рекой.

Балахна тоже страдает от Волги. Река ожесточённо грызёт городской берег и смывает улицы и здания. В 1678 г. вся нижняя часть города была разрушена, ещё позже почти весь город был под водой. Страдая от казанцев и казаков, Балахна всего более страдала от воды. «Город Балахна стоит полы распахня», говорить поговорка, характеризуя растянутость города вдоль берега, у откосов которого постоянно качаются суда. Балахна знаменита также своим судостроением и в праве гордиться, что в 1636 году балахнинцы первые выстроили первый русский корабль под присмотром иностранца Кордеса. Этот корабль «Фридрих» отправлялся в Персию, а в нынешнем веке в Балахне был построен первый русский пароход «Пермь».

Масса солеварниц, благодаря обилию соляных ключей, окружает город.

— Что здесь соли, страсть, рассказывал рулевой, что ни ручей — все соль.

— А ты часто бывал здесь? спросил я его.

— Ещё бы, я уже боле тридцати лет по Волге езжу.

— Что, есть ли здесь что-нибудь интересное?

— В Балахне-то? Нет.

— Может быть в церквях? Иконы редкие?

— Разве, что в Вознесенском соборе, а то нет, не знаю. Вот разве в Пурихе, село есть такое, вёрстах в 40 от города, там знамя есть, с которым нижегородцы против поляков ходили. А то в Юрьевце, там икона есть Георгия, из которой будто свет идёт. Сказывают, что эту икону давним давно, пока ещё и города не было, один князь нашёл, там, где Юрьевец ныне стоит. Он охотился что-ль, его ночь и застигла. Вдруг это видит он яркий свет в лесу. Пошли на свет, глядят, а на дереве икона и вся горит и светится. Князь сейчас же велел церковь выстроить. Эта икона и по сию пору в Юрьевце, в соборе. Говорят, будто из неё свет порой исходить, когда какое бедствие на Россию ждать надо. Уж правда ли, не знаю, а в Юрьевце многие говорили.

Мы отошли от Балахны. Мне уже не спалось и я остался сидеть на палубе. Села, закутанные в белые завесы туманов, проплывали мимо, как мечта.

— Это вон большое село, Большое Козино зовётся, пояснял мне рулевой, а вон остров, теперь-то много воды, а то чистый грех летом.

— А вон Сормово.

Отмели желтели большими островами и блестели, освящённые ярким восходом. Все больше и больше становились эти жёлтые овалы песков, а также многочисленнее, точно стадо гигантских животных спало на дне реки, которая играла волнами на блестящей коже их высунувшихся горбатых спин. Пароход еле пробирался между отмелями, вилял и заворачивал во все стороны. Опять по берегам потянулись низины, на которые набегали воды весеннего разлива, а вдали в воздухе предстал предо мною мираж. Храмы, монастыри, золотые купола, блиставшие на солнце, зелень садов, зубчатые стены, толстые башни, дома... Весь призрачный город, висевший высоко на воздухе передо мной, дрожал, переливался синеватыми струйками, то бледнел, сливаясь с туманами, то ярче выступал и вырезывался на фоне облаков. Вероятно, подобные города являлись праведникам в их грёзах. Но что же это было за зрелище, откуда взялась эта волшебная картина!

— Это Нижний, сказал рулевой, видя моё недоумение.

Так это был не мираж, не видение святого града нам грешным, не обман зрения. Это был Нижний Новгород, высоко лежащий по горам и закутанный в утренние туманы, совсем затопившие горы и вознёсшие церкви и монастыри за облака. А солнце играло в разноцветных луковках, в золотых куполах, в белых стенах и огненным водопадом лилось с небес золотыми струями, освещая всю фантастическую панораму Нижнего. Это был Нижний, город глубокой старины, город всемирной торговли, город бесшабашного разгула, город дивных видов, легенд и преданий, центр громадной Волги, столица всей её северной части... Это был Нижний Новгород.



| © "Речная старина" Анатолий Талыгин 2006-2018 год. | Контактная страница. |