Речная старина

О сайте | Ссылки | Благодарности | Контактная страница | Мои речные путешествия |
Волга | Днепр | Кама | Нева | Ока | Окно в Европу | Север | Урал и Сибирь |
Материалы из газет, журналов и книг | Путеводители | Справочные и информационные материалы |
Список пароходов (1852-1869 гг.) | Справочник по пассажирским пароходам (1881 - 1914 гг.) | Старый альбом | Фотогалерея |
Коллекция Елены Ваховской | Коллекция Зинаиды Мардовиной | Коллекция Игоря Кобеца | Коллекция Сергея Новоселова |
События 1841-1899 г.г. | События 1900-1917 г.г. | События 1918-1945 г.г. | События 1946-1960 г.г. | События 1961-1980 г.г. |

VII.

В 6 часов мы уже огибали Ладогу и входили в Волхов. Городок, основанный Петром I в 1704 году, раскинулся по левому берегу реки; он не велик, строения большею частью деревянный, много амбаров, складов и т. п. Здесь, в прошлом столетии, несколько времени жил Суворов, будучи ещё простым командиром Суздальского полка, и построил небольшую деревянную церковь во имя св. Георгия. Городок долгое время влачил жалкое существование при Екатерине II; здесь было всего 600 жителей. Льготы, дарованные ему Александром Благословенным, подняли его благосостояние. Летом, благодаря работам на каналах, сюда собирается народу тысяч до семидесяти, и пригоняется огромное количество лошадей; такое скопление в одном месте людей и животных, при самых дурных условиях жизни, почти ежегодно делает Новую Ладогу очагом различных эпидемий, причем сибирская язва на скоте играет одну из первых ролей.

Пароход наш миновал устье старого канала, прошел мимо старинной, каменной церкви с одною, зелёною главою, стоящей на самом берегу Волхова, и подошёл к пристани.

Так как часть остававшегося у нас свободного времени мы хотели посвятить на осмотр Старой Ладоги, то, выйдя на берег, тотчас же отправились на пристань Волховского пароходства, у которой, как мы заметили ещё ранее, стоял небольшой пароход «Рюрик», но за «Рюриком» скрывался у самой пристани другой крохотный пароходик «Ваня-Вера». На нем ещё никого не было, только у трубы сидели машинист с кочегаром и пили чай.

— Вам куда, милые? — обратился он к нам.

— В Старую Ладогу, — отвечали мы, направляясь к «Рюрику».

— Так вам, миленькие, с нами надо, на нашем пароходе. А «Рюрик» тот в другую сторону, по деревням пойдет. Вот сядьте в каютку, посидите. Теперь не долго ждать-то.

— А когда мы будем в Старой Ладоге?

— Часу в девятом и приедем. Да ведь вы, поди, мимоездом?

— Мимоездом; а когда же можно будет дальше?

— А мы опять за вами, милые, зайдем. Мы до Дубовика-то два раза в день ходим. Теперь вас в Ладогу отвезём, а в 5 часов и опять за вами заедем и в Дубовик отвезём.

— А за Дубовиком?

— Там вам уж придётся, милые, на дилижансе берегом до Гостинопольской пристани.

— А водою?

— Неудобно, потому пороги там. Ходили мы прежде до Гостинопольской, да потом бросили, не стоит. Он покрыл свою чашку, всполоснул посуду и спустился в машину.

Крошечная рубка 1-го класса (человек на 10, не больше) помещалась в корме и особою опрятностью не отличалась. Мы вышли снова на палубу полюбоваться Волховом.

Вид, действительно, был красивый: во всю ширину раскидывалось перед нами, сверкавшее на солнце, Волховское устье, сливаясь на горизонте с безграничною далью озера. На левом берегу против нас возвышались церкви Новой - Ладоги: собор, церковь св. Климента и «Никола-старая», как пояснил кочегар, та самая древняя церковь, о которой я упомянул выше.

На берегу теснились разные деревянный постройки. На первом плане находился спуск к парому, который только что отчалил от берега, нагруженный телегами, лошадями и целою толпою народа. На правом берегу был расположен большой посёлок близь устья Сязьскаго канала, соединяющего Волхов со Свирью, в обход озера (Сязь, приток Свири, соединяется с каналом в 10 верстах от Ладоги). От общего вида веяло ширью, простором.

«Рюрик», приняв на борт счетом двух баб с какими-то корзинами, отошёл от пристани. Вскоре и на наш пароход стала собираться публика, послышались свистки, и минуть через десять «Ваня-Вера» также тронулся в путь.

Берега Волхова, с воды, очень красивы и не лишены оттенка некоторой грандиозности. Сама река кажется здесь (близь устья) больше Невы, красота её пустынная, своеобразная; песчаные берега высоки и обрывисты; на левом берегу песок красный, на правом — белый.

Первая станция, село Иссады, с каменной церковью в Тоновском стиле, окрашенной в рыжий и белый цвета, неприятно пестрящие в глазах. Дальше село «Покрову», как сказал мне один мужичек на палубе; здесь церковь постарше. Затем мы проехали большую усадьбу Рыбина и стали приближаться к Старой Ладоге, находящейся всего в 13 верстах от Новой.

На вершинах левого берега начали показываться холмы, очень похожие на курганы, и вскоре впереди, на левом же берегу, открылась и сама Ладога, едва ли не древнейший из всех известных нам городов северной Руси, а теперь жалкий, бедный посёлок, ютящийся подле древних развалин.

Рассказывая о призвании первых князей, наши летописи расходятся в указании города, где поселился Рюрик. Одни указывают прямо на Новгород, другие, как, например, Ипатьевская, Хлебниковская, Кенигсбергская, говорят, что он прежде поселился в Ладоге, срубив там «город», и только через два года после смерти братьев перебрался к Ильменю. Карамзин держится первого предположения, Соловьев — второго. Как бы там ни было, но древность Ладоги не подлежит сомнению; сам Карамзин допускает, что этот город, известный у скандинавов под именем Альдейгаборга, мог быть построен варягами в VIII или IX веке. Покойный издатель «Христианских древностей», В. А. Прохоров, рассказывает, что однажды, при разрытии могилы в Староладожской крепости, найдена арабская золотая монета начала VIII века, еще не истертая от употребления, так что время потери её можно полагать близким ко времени её чеканки. Вопреки южным летописцам, помещающим могилу Олега близь Киева, первая новгородская летопись говорить: «Иде Олег к Новугороду, и оттуда в Ладогу. Друзии же сказають, яко идущю ему за море, и у клюну змиа в ногу, и с того умре; есть могыла его в Ладозе». Первое уже вполне достоверное известие о Ладоге относится к временам Владимира и Ярослава и находится в хронике Стурлезона. По новгородской писцовой книге 1500 года, Ладога, как и Новгород, имела свои пять-концов и много церквей, от которых почти ничего не осталось.

Вид Ладоги с Волхова не лишен живописности. На первом плане на высокой зелёной горе показалась белая, старинная церковь Иоанна Предтечи, за нею, под горой, здания женского монастыря, далее устье речки Ладожки и развалины старой крепости, а из-за них, на фоне леса, виднелся Никольский мужской монастырь.

Мы оставили свои вещи в гостинице женского монастыря, находящейся против самой пристани, и налегке отправились осматривать достопримечательности.

Пройдя несколько шагов по непролазной грязи, мы уже очутились над устьем речки Ладожки, за которою на мысу, между нею и Волховом, возвышались развалины Рюриковой крепости.

Название это, строго говоря, не соответствует действительности, так как мы имеем в летописи положительные данные, что крепость, уцелевшая до нашего времени, построена не Рюриком, а ладожским посадником Павлом в 1116 году. Находящаяся в крепости древняя церковь святого Георгия относится Прохоровым к этому же времени. Он полагает, что строителем её был князь Мстислав, княживший тогда в Новгороде и называвшийся во св. крещении Георгием. Другие же, основываясь на правописании найденных на древней штукатурке поминальных надписей, относят ее к XI веку и полагают, что это памятник Ярослава I.

Мы пошли к мосту, перекинутому через Ладожку позади крепости, и, перейдя на другую сторону, поднялись по тропинке к западной стене, где находится четырёхугольная башня, ведущая в крепость. Южная стена этой башни, заключавшая в себе ворота, обвалилась, и древняя арка заменена теперь новою, кирпичною. Другая арка, ещё сохранившаяся в крепостной стене, служить входом из башни в самую крепость.

Мы вошли и ахнули от восторга. Перед нами, во всей своей прелести, открылась картина седой, нетронутой старины. На пригорке, окруженная молодыми деревцами и высокими кустами пышной зелени, стояла небольшая, деревянная церковь св. Дмитрия Солунского с характерным куполком и еще более характерным, обветшавшим крылечком. Вокруг неё раскинуто небольшое кладбище, а из-за ветхой крыши поднимаются 800-летния, белые стены церкви св. Георгия. Чем - то новым, неизведанным пахнуло на нас от этой величавой в своем безмолвии, картины.

— Пейзажисты русские, где вы? — воскликнул один из моих спутников, после нескольких секунд молчаливого созерцания.

— Не до того им, — заметил другой: — им с своими болотцами да серенькими деньками дай Бог справиться, ведь сколько еще болот осталось ненаписанными, а тропинок в лесу? а заглохших парков?

— В самом деле, — заметил третий: — давно ли мы в дороге, проехали всего каких ни будь 200 верст, а между тем сколько уже видели прекрасных, серьезных мотивов чисто исторического пейзажа: Красные Сосны, Шлиссельбургская крепость, Преображенская гора, Старая Ладога, наконец сама эта древняя крепость, заключающая в себе столько интересного как для археолога, так и для художника, но археолог может дать лишь описание, размеры, архитектурный чертёж, поэзия же, впечатление — не его дело; для этого требуется особая творческая душа, богатая фантазией, одаренная глубиною мысли, способная и чувствовать, и передать свое чувство. В историческом жанре мы уже имеем Шварца, но пейзажистов, вероятно, еще придется подождать.

К нам подошёл сторож и предложил показать церкви.

В каменном храме, к сожалению, испорченном пристройкой новой шаблонно-рутинной колокольни, замечательны фрески XII-го века, подробно описанные В. А. Прохоровыми Они открыты случайно в конце прошлого века.

В 1780 году митрополит новгородский Гавриил проездом в Петербург посетил Старую Ладогу. Войдя в церковь св. Теория, он обратил внимание на обвалившуюся местами штукатурку, под которою был ясно виден другой слой, расписанный масляными красками. В надежде найти на нём какую ни будь надпись о времени сооружения храма, владыка приказал отбить верхнюю штукатурку в нескольких местах, но при отбивании был частью разбить и второй слой, а под ним обнаружился третий, древнейший, с фресковыми изображениями, который и составляет одну из драгоценностей русской археологии.

Но на сколько приятен сам по себе факт открытия фресок, на столько же печальна их дальнейшая история, служащая ярким доказательством того пренебрежения, с каким русский человек относится к своей родной старине.

Слои были сняты крайне грубо, небрежно, где их было снято два, где один, стены были обезображены и немало смущали прихожан церкви, которых только недостаток средств удерживал от придания стенам должного благолепия. Ждали «благодетеля», и благодетель нашёлся, как водится, из купцов. В 1849 году почти все фрески были сбиты со стен топорами и ломами и выброшены, как мусор, в одну из башен крепости. Уделали только те, которых штукатуры не сочли нужным отбивать и прямо замазали слоем извести. Прохоров около трех недель рылся с помощниками в груде выброшенных из церкви обломков, но, кроме самых ничтожных частей, ему не удалось составить ничего более или менее полного.

Добившись «благолепия» внутри, благодетели перенесли свои заботы и на наружное благолепие: они сломали трапезу, пристроенную в конце XV или начале XVI века, заменили ее другою, продолговатою, и возвели колокольню, которая не вяжется ни с чем остальным и только портит общее впечатление.

Из оставшихся фресок наиболее интересными показались нам: Вознесение Господне в куполе, хорошо сохранившееся, быть может, благодаря значительной высоте, на которой оно находится, и св. Георгий Победоносец на восточной стене диаконника. В Вознесении Спаситель изображен сидящим на радуге, в голубом круге, который поддерживается ангелами; внизу Богоматерь и апостолы, разделённые друг от друга пальмовыми деревьями; еще ниже, между окнами, представлены пророки; разделяющие их ниши украшены разнообразными причудливым орнаментом. На фреске, изображающей Святого Георгия, мы видим и спасённую им царевну и побежденное чудовище, которое она ведет за собою на белой ленте, и даже башню, где помещаются зрители совершившегося чуда. Победоносец изображен в воинских доспехах, верхом на белом коне. Принимая во внимание, что обычай изображать этого святого на коне введён нашими иконописцами и от них уже впоследствии перешёл в Грецию, надо признать эту фреску одним из древнейших русских изображений св. великомученика.

Пленившая нас своим наружным видом деревянная церковка св. Димитрия представляет внутри крайне печальную картину бедности и запустения. По бокам интересных, старинных царских врат поставлены местные иконы Спасителя и Богоматери разной величины и формы, очевидно, сборные. Левее Богоматери боковая дверь, ведущая в алтарь, а за Спасителем в иконостасе торчат одни голые доски. Клиросы покривились и еле держатся. За левым клиросом мы заметили большой, резной крест, сооруженный в 1728 году, «по обещанию р. б. Григория Федорова сына Курнищева», и поставленный сначала на месте перенесенной Петром отсюда в Новую Ладогу церкви св. Климента, а теперь хранящийся здесь, у св. Димитрия.

(По поводу Старо-Ладожской церкви св. Климента, для лиц, интересующихся археологией, могу сделать следующую заметку: В 1-й Новгородской летописи под 6661 (1153) г. сказано:  «Иде боголюбивый архиепископ Нифонт в Ладогу и заложи церковь камяну святаго Климента», Известный автор «Археологическаго описания церковных древностей в Новгороде», архимандрит Макарий, основываясь на известии III Новгородской летописи, относящей эту закладку к церкви св. Климента в Новегороде, объясняет слова 1-й летописи таким образом, что св. Нифонт положил основание Новгородской Климентовской церкви в то время, когда нужно было идти ему в Ладогу. Но почтенный исследователь, вероятно, не обратил внимания на то место I летописи (под 1156 годом), где летописец, оправдывая св. Нифонта от клеветы, будто он «полупил св. Софию», прямо говорит, что покойный архиепископ, наоборот, украсил ее и, кроме того, выстроил две церкви: одну — св. Спаса во Пскове, «другую в Ладозе св. Климента»).

При выходе спутники мои зачертили интересный, старинный замок, изображенный на наружной двери.

Мы обошли кругом всю крепость; стены, за исключением западной, почти все обвалились, и только три башни, подобно могучим, коренастым богатырям, стоят по углам на страже. Под двумя из этих башен (юго-восточной и северной) есть тайники. Несколько десятков лет тому назад в тайник юго-восточной башни спускался местный мещанин Ананьев. Он нашел там ход под стеною, по направлению к Волхову, выложенный из плитняка, со сводом; в другом конце ход упирался в железную дверь, запертую замком. Теперь вход в эти тайники завален каменьями и мусором, и доступ к ним почти невозможен.

С вершины юго-западной башни сторож показал нам вдали, на берегу Ладожки, остатки древней каменной церкви, появившейся на свет Божий, благодаря раскопкам Н. Е. Бранденбурга.  Другая церковь, открытая им же, находится в самой Ладоге. Судя по плану, обе церкви принадлежат к древнему трёх-абсидному типу, образцом которого может служить крепостная церковь св. Георгия. В церквах этих уцелели части, покрывавшего стены, орнамента, довольно грубого рисунка. Кроме того, в одной из них найдено было хорошо сохранившееся бронзовое паникадило и разные серебряные подвески к иконам, очень древние.

Из крепости мы отправились берегом Волхова к лежащему выше по реке Никольскому монастырю. На той стороне Волхова тянулось сельцо — Васильевский погост, с небольшою каменною, также очень древнею церковью; прежде там был монастырь, но он давно уже уничтожен.

— Позвольте, господа, — обратился к нам один из спутников, заглянув в свою записную книжку: — как, по вашему, называется монастырь, к которому мы идём?

— Никольский, — отвечал другой.

— А по моему — Николо-Медведицкий.

Возгорелся спор. Один, ссылаясь на Пушкарева (описание Петербургской губернии) и Полевого (Художественная Россия), доказывала что Николо-Медведицкий монастырь был на том месте, где теперь Новая Ладога, другой, основываясь на статье Милюкова о Старой Ладоге («Древняя и Новая Россия», 1876 г.), утверждал, что монастырь этот и посейчас находится в Старой Ладоге.

Действительно, в то время, как Пушкарев и Полевой говорить, что Петр Великий, пользуясь выгодным местоположением Николо-Медведицкаго монастыря, обратил его в зерно вновь возникшего городка Новой Ладоги, окопал его рвами, обвел валом и проч., Милюков, упоминая о последнем освящении церкви св. Георгия в Староладожской крепости в XVII столетии, делает из современного освящению документа выписку, где встречаются следующие слова: «а святил храм Николая Чудотворца Медведицкаго монастыря игумен Феодорит», и затем продолжаете: «Николаевский монастырь, о котором упоминается в этом документе, находится недалеко от крепости, на самом берегу Волхова», и т. д. Костомаров в статье: «Монастыри Новгородской ж Псковской земли» («Живописная Россия”), пишет: «на устье Волхова находился Медведицкий монастырь; в Ладоге на посаде — Никольский».

— Как называется ваш монастырь? — спросил я послушника, стоявшего у ворот.

— Николо-Медведицкий.

Вопрос так и остался открытым.

В монастыре, впрочем, ничего особенно замечательного не оказалось. Характерна разве только форма монастырских ворот. По поводу этих ворот Милюков сообщает местное предание, что в 1612 году, во время нашествия Делагарди, в них с торжеством внесены были в обитель, перенесенный с Валаама, мощи валаамских угодников Сергия и Германа, остававшиеся здесь до времен Петра. Об этом перенесении мощей говорит и Муравьев в своем «путешествии по св. местам русским». Но здесь опять не знаешь, кому верить. Стоит только открыть историю Валаамского монастыря, составленную Елагиным, чтобы найти совершенно иные известия. Последнее (уже 4-е) перенесете мощей в Новгород и возвращение их через 15 лет в монастырь, по Елагину, произошло еще в 1179 или 1180 году; во время же нашествия Делагарди св. мощи все время оставались на Валааме и даже наказали шведов, хотевших надругаться над ними, разными болезнями, причем пораженные чудом шведы сами поставили над могилою святых часовню (в 1685 году).

Вернувшись обратно в селение, мы спросили, как пройти к церкви Иоанна Предтечи, которая так понравилась нам с парохода.

— Да, если угодно, я могу проводить вас, — отозвался один из местных жителей. — По прямой дороге грязно, а я вас кругом проведу.

Он повёл нас сначала берегом, потом вдоль стен Успенского женского монастыря и, наконец, вывел на большую Архангельскую дорогу, виденную нами в Шлиссельбурге.

Я осведомился о церкви Иоанна Предтечи и узнал, что она хотя и находится рядом с женским монастырем, но приписана к мужскому.

— А это вот Алексеевская церковь и кладбище, — указал провожатый влево от дороги: — это уж к женскому монастырю. А вон там, подальше-то, на горке, указал он на деревню: — это Рахманова гора прозывается, а попросту другое ей название есть: Весельник.

На плане Ладоги в «Христианских древностях» Прохорова эта гора названа Ахматовой).

Тотчас же за монастырем открылась и Предтеченская гора с одиноко стоящею на вершине её церковью; тропка, окаймленная двумя рядами высоких берез, вела от дороги на гору.

Пока мы любовались открывавшимся с горы прекрасным видом на Волхов, Ладогу и окрестные курганы, наш путеводитель отыскал церковного сторожа.

Внутренность храма очень поместительна. Стены закрашены белою известью. Столбы, поддерживающие купол, довольно оригинальны по форме: в плане они, благодаря снятым углам, имеют восьмиугольную форму, которая вверху переходит в четырёхугольную и расходится в арки. К главному, пятиглавому Предтеченскому храму с северной стороны сделана пристройка с приделом во имя св. Параскевы-Пятницы. В трапезе этой пристройки мы заметили какое-то отгороженное помещение.

— А тут, говорят, игумен жил за стенкою-то, — пояснил сторож.

— Так здесь был монастырь?

— Как же, монастырь, мужской; только давно уж прикончился.

— И не осталось ни келий, ни стен?

— Стены-то, не знаю, были ли, а кельи под церковью и посей час остались. Вот тут и спуск был, — указал он на место в трапезе главного храма, — да теперь уж заложен.

В этой же трапезе, направо от входа, находится большая плита над могилою некоего Александра Васильевича Лосева; надпись гласит, что он был послушником Никольского монастыря и взял на себя подвиг добровольного юродства. Он утонул в декабре 1847 года, тело же его найдено в мае 1848 года почти сохранившимся и погребёно здесь архимандритом Аполлосом с братиею, в присутствии игуменьи Успенского монастыря Февронии с сёстрами. Это подробное упоминание имен участников погребения свидетельствует, что на покойника смотрели не как на простого человека.



| © "Речная старина" Анатолий Талыгин 2006-2018 год. | Контактная страница. |