Было ровно два часа утра, когда я, пишет корреспондент «Курьера»—с троими учащимися племяшами приехал из Костромы в Юрьевец.Недалеко от пристани стоял убогий пароход «Сергей Лапшин», который по комариному пропищал, давая первый свисток, а матросы в рваных рубахах и таких же штанах зычно кричали: «Кто едет в Кологрив, пожалуйте, берем дешево, пароход сейчас отчаливает!» («Нам везет!» думалось мне, так как Кологрив был конечный пункт нашего путешествия, а в Костроме меня пугали перспективой сидеть в Юрьевце более суток в ожидании парохода «на Кологрив»; жаль было одного, что приходилось оставить кладь на пристани «Самолет», которую я оставил, отправляясь в в Кострому: мне думалось, что некогда выручать свой багаж, раз дан первый свисток). Но проходит часа два—три, "Лапшин" пискливо возвещает, что он скоро намерен отвалить... Виноват, мне следует еще упомянуть, как мы попали с берега на пароход. Собственной пристани у «Лапшина», конечно, нет; он стоял у крутого берега; к боргу была приставлена одна узенькая четверти 1½ не более и жиденькая доска, под углом чуть не в 90 градусов. «Как же тут избираться?» спрашиваю я—«Ничего, Бог даст, втащим», отвечают матросы. И, действительно, сейчас же началась "нагрузка" пассажиров: мои племяши переходили из рук в руки, причем матросы, стоящие внизу, «поддавали», а верхние втаскивали чуть не за шиворот; взрослым давали в руки веревку. Наконец, мы—на пароходе. «Скоро ли двинется»?—обращаюсь к капитану. «Сейчас, сейчас пойдем!» Проходит час, другой... три часа .. пять, а пароход все стоит на своем месте. Начинаю волноваться. «Почему так долго не отваливаете?» - «Хозяин еще спит», слышу в ответь «Какой хозяин?» - «пароходский». Очень приятно. Наконец. подождали еще часа четыре и отвалили «к Макарью»(«Макарьев на Унже»); шли со скоростью 5 верст в час, в Макарьеве стояли не более не менее, как 18 часов; выходило так, чго если бы мы отправились из Юрьевца пешком и делали только 2 версты в час, то и в этом случае застали бы „Сергея Лапшина" у Макарьевской пристани. Когда я стал доискиваться причины, почему и на каком основании, то администрация парохода дала вполне удовлетворительный ответь: „пассажиров выжидали, а с этими ехать накладисто,—на дрова не хватит". И нужно отдать честь капитану и матросам—они умеют привлекать к себе пассажиров: одни ушли на базар разыскивать «плотовщиков», другие сманивали с соседнего парохода, общая сбавку и дарового кипятку: „У нас кипятку, сколь хошь,— хочешь пей, хочешь окачивайся!" Мне невольно припомнились благословенные времена на Унже (лет 15 тому назад), когда конкурирующия пароходные компании, постепенно понижая плату за проезд, наконец, дошли до того, что стали выдавать кроме бесплатного билета, премии в виде табаку и водки!.. Наконец, пассажиров набралось человек 70, цифра, казалось, вполне достаточная, чтобы окупить дрова, - но этого было недостаточно: "Мы есть хотим,—заявил капитан,'— «нам надо заработать и на хлеб». Но мужички, очевидно, этих соображений командира не разделяли и настойчиво требовали, чтобы пароход отвалил; начались переговоры, споры, ссоры, брань нецензурного свойства и дело кончилось забастовкой: „Не желаем ехать! выдай деньги за билеты!" Пришлось снова ходить по базару, закоулкам и проч., снова собирать пассажиров. опять слушать "торги", брань и опять ждать в ждать. Однако всему бывает конец—«охота» на пассажиров прекратилась, "бунтовщики» присмирели и мы тронулись вверх по Унже, делая уже по 3 версты в час. сидя на мелях и «закосках», и чуть не умирая с голоду: дело в том. что на пароходе никакого буфета нет. остановки делаются лишь там. где "Лапшин" берет пассажиров, т. е. чаше всего на пустом берегу, значит, купить хотя черного хлеба решительно негде. И чем дальше мы двигались вперед, тем медленнее вертелись колеса нашего парохода; в конце концов, от села Ильи Пророка до Кологрива «Сергей Лапшин» шел ни больше, ни меньше, как 4 дня, а между тем от первого пункта до второго считается всего 25—30 водой (дорогой 20 верст)!! Если .классную публику сажают и высаживают при помощи досок и веревок, то с пассажирами 3-го класса совершенно не церемонятся: им прямо велят выскакивать в воду и брести до берега! Говорим это совершенно серьезно. Едва ли нужно говорить, что с багажом церемонятся еще меньше: вытолкнув в воду пассажира, его скудную кладь матросы бросают на берег, так что вы можете наблюдать такую картину: бедный мужичок, засучив штаны, бредет по воде, проклиная администрацию «Лапшина», а последняя ему вдогонку кидает сапоги, лапти, жестяной чайник, багор, какие-нибудь покупки, и проч. Да, я узнаю вас, родные Палестины: вы и ваши милые люди и порядки нисколько не изменились с тех пор, как мне пришлось покинуть «отчий дом». Посмотрим, что-то будет, когда проведут здесь чугунку, когда запыхтит паровик, и дремучие леса и болота огласятся оглушительным свистом «разноглазого лешего»...
(Из газеты "Нижегородские губернские ведомости" от 1 августа 1901г., № 31, источник сайт Нижегородской областной научной универсальной библиотеки)
Упоминаемые суда: Сергiй Лапшин..