2. Волжские озёра.
(По болотам. Руна. Озёра Стерж и Овселуг. Осташков. Озеро Селигер. Пустынь Нила Столбенского).
И в убогой келье скрылся
Близь долины той,
Где меж тёмных лип светился
Монастырь святой.
Шиллер.
Ямщик обещал меня вести по довольно хорошей дороге, но эта «довольно хорошая» дорога оказалась в тысячу раз хуже вчерашней. Мы буквально тонули в трясинах, чуть не вплавь переезжали маленькие речонки, которые, вздувшись весенними водами, грозно несли свои волны там, где летом курица может их вброд перейти.
Вся эта часть Осташковского уезда — одно необозримое болото, перерезанное местами небольшими холмами. Трясины и болота тянутся на многие десятки вёрст и затягивают громадные подземные озёра, которые только местами обнажены и представляют небольшие болотные озерки, называемые здесь окнами. Здесь-то и был прежде славный Оковьский лес или Волконский бор, от которого только местами остались участки леса. Дождь лил как из ведра, и, к довершению бед, одна из речонок снесла мост, и нам пришлось колесить, чтобы перебраться на другую сторону и, в поисках за переправой, объезжая трясины, мы сбились с пути. Я думал, что мне уже не суждено выехать из этих мест. Проблуждав несколько часов, нам удалось выехать снова на берег речки Меглинки, катившей вздувшиеся свои воды, перебраться через неё и под проливным дождём, снова чуть не увязая в трясинах и, промокнув насквозь, уже под вечер добраться до какой-то деревни. Здесь мы остались ночевать. Лошади были замучены, и я, и мой возница промокли насквозь, и жаждали отдыха. Страшная гроза разразилась над нами. Молнии падали одна за другой, а гром гремел, не переставая, чуть не в течении десяти минут. Я думал, что началось светопреставление. Стёкла в крошечных окнах дребезжали, деревья пригибались чуть не к самой земле. Как я был рад, что гроза не застала нас в болотах, и что я сидел под крышей и пил чай.
Мы попали на берега реки Руны, уже пробежавшей вёрст 30 и напившейся воды из целой системы озёр. Это порядочная река, а теперь, весной, совсем большая река, грозно катящая свои воды в озеро Стерж, то самое озеро, в которое с севера впадает маленький Волговерховский ручей, пробежавший до озера около десяти вёрст и носящий название Волги.
Верхнее течение Волги постоянно было спорным вопросом, особенно до выхода её из озера Волго, представляющего последнее звено в целой цепи озёр, соединённых между собой. Одни принимали за начало Волги озеро Селигер и реку Селижаровку, впадающую в теперешнюю Волгу и, помню, я учил в гимназии: «река Волга вытекает из озера Селигера в Тверской губернии». Теперь, уезжая из Петербурга, я знал, что это не так и что озеро Селигер поит через Селижаровку Волгу, что Волга начинается тем крошечным ручьём, который я видел у деревни Волговерховье, в болотах у деревянной одинокой часовенки и протекает систему озёр: Стерж, Овселуг, Пёно и Волго, разделённых между собою небольшими проливами, но, побыв на месте, я скажу, что и это неверно. Нельзя считать маленький ручеёк, впадающий в вершину озёра Стержа, за Волгу, когда в южный конец того же озёра впадает большая река, несущая массу воды на расстояние 40 вёрст до Стержа. Конечно, весь этот громадный бассейн озёр поит гигантскую реку и не ручей, а река Руна несёт массу вод в систему Волжских озёр, из которых вытекает уже бесспорная настоящая Волга. Когда я увидел, что Руна впадает своей массой вод в озеро Стерж, мне показалось и диким и наивным мнение, что эта водная река не больше как приток ничтожного ручейка. Даже, если считать притоком Руну, а ручей принять за Волгу, то наименования рек докажут противное. «Волга» слово финского наречия и означает «святой», в древности река называлась Ра; река «Руна» получила своё наименование тоже от финских племён и её имя означаете «песнь, материя», тогда, как ручей носит русское название «Волговерховский», так же как и озёра, и стал известен в более позднее время. Если финны и считали Волгу и Руну за различные реки, то связывали их всё-таки, как нечто святое и чтимое. Я положительно признаю Руну за Волгу и мне кажется, что всякий, кто увидит Волговерховский ручей и побывает на берегах Руны, не задумается сказать, которая из них Волга, дорога на сказочный восток.
Я выехал из деревни в 3 часа ночи, чтобы раньше добраться до Осташкова. Утро было чудное, хотя и свежее. Ветер разогнал все тучи, и безоблачное небо сияло во всей красоте над нами. Дороги были совсем испорчены, и порою было затруднительно ехать рысью. Руна бежала рядом. За ночь она ещё больше вздулась, как бы желая нагляднее доказать, что она святая Волга с незапамятных времён, а не самозванец ручеёк, присвоивший себе её громкое имя. Вскоре показалось озеро Стерж с его извилистыми берегами. Руна бросилась в объятия озёр Стержа и Овселуга почти при их слиянии. Ветер вздымал большие серые волны и срывал их белые гребни, далеко относя брызги. Мы въехали на мост, разделяющий два озера. Налево к северу тянулось на 10 вёрст озеро Стерж с открытыми каменистыми берегами и многими прибрежными деревеньками. Направо виднелась бесконечная гладь воды озера Овселуг, которое благодаря половодью слилось с озером Стержем. Лесистые берега озера Овселуга образовали массу мысов и полуостровов. В самой своей южной части два далеко выступившие вперёд полуострова отделили Овселуг от Пёно, третьего озера в ряду волжских озёр. Из вод озера Овселуга поднялся лесистый крутой остров с совсем уединённой Новосоловецкой пустынью. Остров этот с моста не виден и показывается только при повороте дороги у местечка Лохова гора. На той стороне на крутом берегу Овселуга, почти при слиянии двух озёр, разлеглось село Ширково с удивительной по архитектуре церковью. Сама церковь высокое оригинальное строение в виде пирамиды, разделённой на три корпуса, из которых каждый крыт зелёной крышей так странно, что издали кажется, будто вокруг белого конуса вьётся зелёная змея, которая на вершине пирамиды подняла свою голову в виде золотого купола. Сколько смелости, сколько фантазии в этой красивой церкви! И рядом с этим громадным пирамидообразным церковным корпусом стоит небольшая колокольня, еле достающая своим крестом до половины высоты церкви. Я долго не мог оторвать глаз от этой странной постройки, так красиво сидящей на неприютном берегу серого волнующегося озёра.
Дорога обогнула село Ширково и привела нас в еловый лес с ужасно испорченной дорогой. Ветер дул ещё сильнее и ели шуршали своими вершинами... Стало так невыносимо холодно, что я дважды отогревался в деревнях чаем. Я опять удалялся от Волги, стремясь на берега Селигера, этого громадного озера, плёсы которого, как руки спрута, разбросались во все стороны, образовав бесконечное число заливов, полуостровов, мысов, островков и протоков, озера, служащего хранилищем и питомником молодой рыбы, которая вырастая уплывает в Волгу. Обогнув бесчисленные плёсы и заливы Селигера, по которому ходили грозные валы и, разбиваясь о берега, обдавали их тысячами брызг, мы подъехали к узкому месту озера, которое переплыли на пароме, несмотря на сильное волнение, и только к полдню мне удалось добраться до Осташкова.
Осташков лежит замечательно красиво на низменном, ровном полуострове, который на 21/2 вёрсты вдался в озеро, так что город только своей южной стороной касается материка, с которым он соединён перешейком. Это довольно большой, красивый город с каменными домами, хорошими общественными зданиями, как банк Савина, театр, украшенный двумя башнями, 4-х классное училище и др., с богатыми церквями и прекрасным бульваром из тенистых развесистых берёз, который перерезает поперёк город около базарной площади. По вечерам, поэтому чудному бульвару прогуливаются горожане. Озеро Селигер обступило со всех сторон Осташков и эта масса воды придаёт много красоты городу. Главная улица, Миллионная, пересекает весь город, проходя от перешейка до самого конца, где полуостров переходит в скалистый мыс, чуть ли даже не островок, но соединённый с городом дамбой, которая укреплена камнями и засажена деревьями, так что составляете небольшую аллейку. Из-за зелени деревьев Житный монастырь, лежащий на островке, высовывает бледно-лиловую колокольню и золотые купола церквей, открывая чудные виды во все стороны на обширное озеро, грызущее волнами его подножие. Здесь в церкви хранится образ Смоленской Божией Матери, находившийся долгое время на больших воротах крепости, стоявшей здесь раньше и сгоревшей дотла. До этой крепости здесь была тоже крепость, также погибшая от пожара.
На базарной площади высится большой красивый собор бледно лилового цвета, украшенный белыми лепными цветами и фигурами и крытый серебряными крышами. Любопытен Знаменский монастырь с его красной церковью и высокими стенами, доходящими до самого берега озера. Но самое любопытные место в Осташкове это площадь за тенистым общественным садом, обнесённая оградой и имеющая трое курьёзных ворот в виде зубчатых башенок старинного замка. Здесь на площади стоять: собор св. Троицы, купол над папертью которого увенчан короной, а внутри которого масса дорогих украшений, тяжёлых серебряных лампад, дорогих образов и с купола свешивается гигантская серебряная люстра. На ризе иконы Казанской Божией Матери горят две громадные брильянтовые звезды, а над царскими вратами высится хорошая копия картины Бруни: «Моление о чаше». Колокольня Троицкого собора стоит отдельно и напоминает по своему внешнему виду несколько Сухареву башню Москвы. Тут же рядом стоит Вознесенская церковь с оригинальной жёлтой колокольней, расписанной коричневыми украшениями и немного покачнувшейся на одну сторону. Здесь же у одного старого деревянного сарая находится ветхая разрушающаяся башенка, одетая остроконечной крышей. Она печально глядит на маленький садик рядом и ждёт, когда обвалится камень за камнем, и она исчезнет с лица земли, как последний свидетель былого в Осташкове.
Главную достопримечательность Осташкова и его прекрасного озера составляет знаменитая пустынь Нила Столбенского, находящаяся в семи верстах от города на одном из островов. Поклониться святыням этой пустыни странный люд идёт со всей России. Пробраться на уединённый остров не трудно. Обыкновенно по железной дороге доезжают до Вышнего Волочка, от которого тянется шоссе на расстоянии 80 вёрст до Осташкова, а из города ежедневно ходит довольно хороший монастырский пароход, доставляя публику к обедне и к вечерне, взимая с пассажира за проезд 20 копеек. С самого рассвета до темноты массы богомольцев, пришедших со всех концов России, толпятся на пристани, сговариваясь с перевозчиками.
Я долго сидел на скамейке в небольшом садике, раскинувшемся на самом берегу озёра у пристани, и глядел на эту пёструю любопытную толпу, на эту массу лодочек и барок, толкавшихся по вздувшимся желтоватым волнам Селигера. Гондольеры богатого Осташкова большею частью женщины, а потому говор и шум на пристани заглушал рёв бурного озера. Несмотря на сильное волнение, целые вереницы лодок отчаливали ежеминутно от берега, спеша к уединённой Ниловой пустыни, которую совсем не видно из Осташкова. Ярко и пёстро расписанные ялики и каюки, то чёрные, то серые, то малиновые с какими-то потугами на изображение чего-то, до нельзя оригинальные, то полосатые, то в яблоках различного цвета, мелькали по волнам, чуть не ныряя, так они были переполнены богомольцами. Женщины с котомками, мешочками, странники и странницы, монахи других монастырей, продавцы булок, образков, поясков, разных припасов, всё это толкалось на пристани, шумело, говорило, суетилось.
У нас на Руси, особенно в озёрной её части масса замечательных островных монастырей, которые так к лицу угрюмой северной природе. Отшельники, желая найти полнейшее уединение от людей, уходили на озёрные острова, совсем оторванные от берегов, избирая их местом молитв и иноческих подвигов. Эти пустыни, со временем превратившаяся в монастыри, сделались рассадниками отшельников, удалявшихся в свою очередь в уединённые места и создавших новые обители. Эти уединённые, тихие пустыни, совсем отрезанные от людской жизни, усиливали сосредоточенность молитвы, а угрюмая дикость северной природы закаляла иноков и давала пищу их трудолюбивой и строгой жизни. Так возникавшие монастыри мало по-малу делались центрами, оживляя пустынные местности, внося в них свет и жизнь, и пример своим из ряду вон выходящим благочестием и трудолюбием. Наши северные озёра с их угрюмыми островами превратились в приюты благочестивых иноков и теперь повсюду, и на Белом озере, и на Соловецких островах, и на бурной Ладоге, и среди Валдайского озера, и на уединённом Овселуге, повсюду поднимаются монастырские колокольни, освящая своими крестами эти угрюмые местности.
Среди вод озера Селигера на острове Столбене стоит один из таких монастырей, в который ежегодно странствуют тысячи и тысячи людей, чтобы поклонится мощам Преподобного Нила, положившего основание этой обители. Повинуясь внутреннему влечению к иноческой жизни, Нил принял в 1505 году монашеский сан в Крыпецком монастыре св. Иоанна Богослова, лежащем на озере посреди обширных болот Псковской губернии. Желая полного уединения, Нил ушёл в глухой лес на берег реки Серемхи, где прожил 13 лет, а затем в 1528 году он перебрался на остров Столбен с его окружающим холодным и негостеприимным озером. За несколько лет до смерти он выкопал себе могилу, в которую поставил гроб. К его подвигам и трудной жизни присоединилось много бед и страданий и от окрестных жителей и от суровой природы. Однажды поселяне зажгли лес, который сгорел дотла, но, дошедши до кельи Нила, внезапно потух, и рядом с кельей уцелела одинокая сосна. Существуют сказания, что многие желавшие срубить эту сосну или даром ломали об её ствол топоры, или были отброшены на большое расстояние от дерева. В 1555 году 7 декабря Нил скончался на своём острове, который украсился одним из самых красивых и выдающихся монастырей всей России. Хотя монастырь и лежит среди озера, ему пришлось вынести много бедствий и от пожаров, и от разорений, особенно в тёмное время междуцарствия. В 1667 году, 27 мая, когда начали рыть фундамент нового каменного храма, были найдены мощи Преподобного Нила, спустя 111 лет после его смерти. Поклониться этим мощам, покоящимся в драгоценной раке в соборе монастыря, 27 мая приезжает такая масса народа, что все гостиницы, комнаты и частные квартиры в Осташкове бывают переполнены. Тысячи и тысячи богомольцев участвуют в крестном ходе, который приплывает из Осташкова в пустынь к 9 часам утра на убранных флагами и цветами баржах, пароходах, яликах, каюках и других судах. Зрелище, говорят, бывает поразительное. В монастыре у пристани среди тысяч народа, прибывших в монастырь накануне, крёстный ход встречается настоятелем монастыря и братией и в соборе служится торжественная литургия.
Мне ужасно было досадно, что я не поспел к утреннему пароходу и что пришлось ехать в пустынь на пятичасовом. Озеро к вечеру стало волноваться гораздо меньше, ветер ослабевал чуть не с каждой секундой и пароход «Нилова Пустынь», с кассиром монахом, пронзительно трижды прокричав, отошёл от пристани, уже не так сильно раскачиваясь.
Житный монастырь выглянул из-за зелени с своего высокого островка и придал много красоты своей торчащей лиловой колокольней общему виду города с озера. Осташков всё более и более уходил за озеро и сливался в одну линию. Направо показался большой лесистый остров «Чёрный», как его называют. За ним вдали вынырнула церковь Никола Рожок на погосте, тоже лежащая на одном из дальних островов. Всюду по ближним островам торчали сосны, чуть не поднимаясь из самой воды. С левой стороны виднелся скучный, холмистый, однообразный берег с редкими сёлами и деревнями. Пароход обогнал несколько лодок с богомольцами, которые сдвинулись в кучки, а озеро обдавало их брызгами и бросало лодки из стороны в сторону. Вдали загорелись золотые главы пустыни и громадный остров выплыл, словно вынырнул из воды озера. Когда мы подъехали, то оказалось, что это несколько островов, которые раздвинулись, а жёлтый песчаный обрыв, поэтично оборвавшийся в озеро и увенчанный тёмными соснами и церковью, принадлежал острому береговому мысу, далеко выдвинувшемуся в озеро.
Сам Столбенский монастырь необыкновенно живописно расположился на своём острове и представляете целый конгломерата церквей, монастырских зданий, зелёных аллей, жёлтых стен, башенок, серебряных игл и куполов. На переднем мысу острова необыкновенно кокетливо уселась розового цвета церковь Воздвиженья Креста и ещё больше оттенила тёмную зелень сосен, составивших красивую группу. Бело-розовые и голубовато-лиловые стены громадных монастырских зданий, белые полуколонны, серебряные крыши, купола, шпили, громадное лиловое здание собора с высокой колокольней, вытянутой в длинную серебряную иглу, превосходная каменная набережная с бульваром кудрявых лип, опоясывающих зелёным кольцом монастырь, башенки, пристани, красивая пятикупольная церковь Покрова, лежащая в высшем пункте острова и высовывающаяся из-за зелени деревьев, — всё это составляет замечательно поэтичный хаос зданий, которому обилие воды и его уединённое положение придают много задумчивой прелести.
Так как мне необходимо было до ночи добраться до Осташкова, чтобы двинуться с рассветом дальше, то я должен был уехать на экстренном пароходе из пустыни и поспешил осмотреть её. Кассир-монах привёл мне путеводителя-монаха. Мы вошли в ворота главного монастырского здания. Направо и налево в больших нишах поднялись две фигуры, нарисованные во весь рост. Одна из них Нил, я его узнал сейчас же и по благообразному старческому, кроткому лицу, с седой бородой и по одежде схимонаха, как его всегда изображают. Он прямо выступил из своей ниши и так ласково, так кротко, но вместе с тем так внимательно глядит на каждого входящего в его обитель, что поневоле останавливаешься, чувствуя его взгляд на себе. На большом дворе помещаются гостиница и гостиный двор — громадные белые здания. Новые ворота ввели нас во второй обширный двор с фасадом собора, больницей, готическими зданиями келий, трапезой, просфоропекарней.
В соборе шла всенощная. Это громадное строение, выросшее в двадцатых годах под надзором архитектора Анжело Боттани, поражает своею лепною работой. Стены и колонны, отделанные под мрамор, поддерживают богато расписанные своды и купола. Рака с мощами преподобного Нила и небольшая икона, всего в 4 вершка, «Владимирская Божия Матерь», принадлежавшая Нилу, составляют лучшие сокровища собора. Эту икону здесь называют «Селигерской», как пояснил путеводитель. Мне показали схиму Нила, которой теперь более 300 лет, разные драгоценности в виде алмазной панагии, хранящейся в ризнице, дары различных царей, имеющих историческое значение, но эти драгоценности Столбенской ризницы теряются перед главными достопримечательностями монастыря.
В соборе было довольно много богомольцев. Пение клира звучно разносилось под сводами храма. Высокий золотой иконостас и гигантское паникадило, висящее среди собора, играли, освещённые красноватыми лучами солнца. Из полумрака рельефно выступили две прекрасные фресковые картины. Одна: Марфа и Мария. Задумчивая Мария изображена замечательной красавицей, лицо и чудный взгляд которой на долго остаются в памяти каждого. Другая, налево от входа, изображающая воскрешение Христом дочери Иаира, служить великолепным украшением собора.
Монах повёл меня вдоль озёра по широким каменным террасам под тенью лип. Эти каменные террасы служат прекрасной защитой острова от вздувающихся часто Селигерских волн. Вид на озеро прелестен. По ту сторону пролива среди группы сосен над жёлтым песчаным обрывом поэтично уселась церковь Михаила Архангела и любовалась на серебряные купола, отражающее красные переливы неба, на угловую башню, служащую маяком, и на пристань.
Мы пришли в пятиглавую церковь Иоанна Предтечи. Монах отпер её. Здесь изображена пещера Нила Столбенского и его статуя в сидячем положении, в одежде схимонаха, копию с которой я видел и в Валдайском монастыре и миниатюре в гостином дворе здешнего монастыря для продажи. В этом самом месте были найдены мощи преподобного Нила. Святой, сидя в полумраке своей пещеры, сложил руки для молитвы и застыл в этой молитвенной позе, равнодушный ко всему земному. Монах дал на память песку из пещеры. Красивый тенистый сад с тёмной, задумчивой аллеей привёл к розовой церкви Воздвижения Креста, очень красивой и богатой по своему убранству, но маленькой и тесной, за то залитой волнами света.
— В прошлом году, сказал монах, 27 мая более 35 тысяч человек было в пустыни. Такая была теснота. Говорят, что в Осташкове уже теперь все квартиры и комнаты сняты на 27 мая.
Налюбовавшись видами и переливами неба в совсем успокоившемся Селигере, я поспешил на пароход, который, огласив своим пронзительным криком весь молчаливый остров, стал быстро бить по воде своими колёсами и бороздить тихую поверхность озера. Тёмные сосны Чёрного острова стали ещё темней, рельефно выступая на ярко-золотом вечернем небе, а весь Столбенский монастырь, залитый светом заходящего солнца, сначала замерцал своими куполами и крестами, а потом, превратившись в узорчатый чёрный силуэт, стал сливаться с озером, в которое снова нырнул, как вынырнул, когда мы к нему подъезжали... Поневоле остаёшься ещё некоторое время в мечтательном настроении от впечатлений, которые оставляете обитель Нила Столбенского, так зорко смотрящего на каждого, кто желает проникнуть к его мощам.