IX.
Снова все забыто! Снова обычная суета, шум, говор—такова упругость людской натуры. Все почти пассажиры выползли из своих нор на палубу. «Царь» подходил к Кошкину маяку, за которым чуть-чуть виднелся Шлиссельбург с его мрачною крепостью; возле маяка стоял на якоре пароход «Озёрный», который послан был к нам на выручку министром путей сообщения, но который по случаю сильного шторма не мог войти в озеро. Поравнявшись с «Озёрным», «Царь» замедлил ход, и между капитанами обоих пароходов произошел через рупор следующий обмен слов:
— Вы сняли с Сухо пассажиров «Александра Свирского»?
— Снял.
— Всех?
— Всех.
— Что в озере?
— Свежо.
Этот термин «свежо» показался через чур уж наивным...
В Шлиссельбурге пароходы обыкновенно останавливаются, но на этот раз капитан Б. пошел прямо в Петербурга, желая сократить нам томительные минуты ожидания. Не смотря на полученные увечье и довольно жалкий внешний вид, «Царь» быстро мчался вниз по Неве. Стук его поломанных колес сливался с ударами наших сердец, переполненных неизъяснимым чувством благодарности к Тому, Кто, после стольких тяжелых испытаний, привел нас снова на жизненную стезю. Мы плакали, смеялись, молились в одно и то же время, целовали, обнимали друг друга, вспоминали с удовольствием малейшие подробности пережитых минут, и только неизвестность о близких людях омрачала несколько это торжественно-светлое настроение духа.
Только теперь капитан Б. нашел время поговорить со мною и сообщить подробности, при которых он явился к нам на помощь. «Царь» вышел из Петрозаводска в назначенное время, то-есть в ночь с 1 на 2 октября, не имея никаких сведений об участи «Александра Свирского» и о том, что последний своевременно не прибыл в Петербурга. В Лодейном Поле капитан Б. получил сказанную выше записку командира «Царицы», приведшую его в крайнее недоумение. так как записка эта противоречила всем морским правилам и традициям. Действительно, как объяснить, что «Царица», проходя мимо маяка Сухо днем, в отличную погоду и заметив пароход, потерпевший крушение, не подала никакой помощи. Никакие оговорки в этом случае, в роде переполнения парохода пассажирами и грузом, не могли иметь место. Если капитан «Царицы» не в состоянии был снять нас с маяка, то обязан был, по крайней мере, узнать досконально, в чем дело, и по прибытии на ближайшую пристань сообщить кому следует о крушении. Капитан Б., будучи уверен, что в Сермаксе получит более обстоятельный сведения, не сказал никому о записке командира «Царицы», не желая преждевременно тревожить своих пассажиров; но в Сермаксе не было никаких известий, а потому, простояв часа три или четыре у пристани, он решился идти прямо в Петербург. Уже «Царь» начал отчаливать, когда раздавшиеся на берегу крики остановили его; это был рассыльный с телеграфной станции, с целой кипой депеш к капитану. Прочитав депеши, капитан Б., не задумываясь ни секунды, объявил пассажирам, что идет на маяк Сухо, а так как в случае наступления неблагоприятной погоды пароход может подвергнуться опасности, то предоставляет всем желающим сойти на берег и получить обратно внесенную за проезд плату. Большинство пассажиров I и II классов тотчас оставили пароход, который смело направился в Ладожское озеро по нашим следам.
Капитан Б. не сводил все время глаз с анероида, от движения стрелки которого зависело наше спасение: поверни стрелка влево, хотя на одну только линию, он не решился бы идти на маяк. К счастью, этого не случилось, но, принимая во внимание время года и общее состояние атмосферы, можно было ожидать, что случится ежеминутно. Очутившись, при совершенно тихой погоде, в виду огней маяка Сухо, «Царь» стал приближаться к нему до тех пор, пока была какая ни будь возможность лавировать между подводными камнями; в 5-ти верстах от маяка он остановился и подал свисток, на который, как известно, мы не дали никакого ответа. Капитан Б. подумал было сначала, что пассажиры «Александра Свирского» взяты уже другим пароходом, хотя, судя по полученным им в Сермаксе депешам, это представлялось почти невозможным. Между тем и пассажиры «Царя», напуганные нашим крушением, подняли отчаянный протеста против дальнейшего пребывания парохода среди подводных камней и утесов, и капитан Б. не мог не признать этого протеста вполне законным. Взвесив все обстоятельства и возможные случайности, он объявил своим пассажирам, что будет ждать здесь до утра, если барометр не укажет на малейшую возможность перемены погоды к худшему, в противном случае он тотчас снимется с якоря и бросит нас на произвол судьбы. Это решение капитана успокоило несколько пассажиров, а участь и жизнь нашу поставило в зависимость от ничтожнейшего колебания стрелки анероида... Эта стрелка, к счастью, приняла гибельное для нас положение лишь в самую последнюю минуту, когда наступивший рассвет обнаружил уже перед капитаном «Царя» полную картину крушения, и когда он не мог уже не прийти к нам на помощь, не изменив своему долгу, как моряк, человек и христианин. Отсюда понятна та суровая и почти бесчеловечная поспешность, с которой он «снимал» с маяка несчастных пассажиров «Александра Свирского»; не будь этой поспешности, одному Богу известно, что сталось бы с нами...
Невозможно выразить чувство, испытанное мною при приближении парохода к Петербургу, когда среди толпы, ожидавшей нас на пристани, я увидел свою жену и уловил её тревожный взгляд, устремленный на палубу «Царя». Мне казалось, что «Царь» никогда не подойдет к пристани... Наконец, последний поворот сделан, канаты брошены, трап положен, и я опять дома, жив и невредим, среди существ, дорогих моему сердцу!.. Не дай Бог никому испытать при подобных условиях эти «счастливые» ощущения, но только тот, кто хоть раз пережил их, в состоянии понять, что значит в жизни истинно счастливая минута...
Бывшие обитатели маяка Сухо сговорились между собою, еще во время пути, отслужить всем вместе благодарственный молебен в церкви Всех Скорбящих, ближайшей к пароходной пристани. Все 150 человек должны были идти гурьбой в церковь прямо с парохода. Я стал в последний раз во главе этой случайной артели, но прежде, чем войти в храм Божий, мне суждено было пережить еще одну тяжелую минуту. Не успел я сойти на трап, как подошел ко мне конвойный унтер-офицер и, сделав честь по всем правилам воинского устава, с грустью произнес:
— Нам никак нельзя, ваше благородие.
Я с изумлением посмотрел на него.
— По закону, арестанты в кандалах не могут входить в церковь... Простите нас, ваше благородие...
Мне сделалось невыразимо больно и за себя, и за него, и за этих «несчастных», которые сквозь окружавшую их цепь часовых, стараясь скрыть звон своих кандалов, с болезненным вниманием следили за докладом унтер-офицера.
— Что же сделать, братец, — ответил я, протягивая ему на прощание руку:
— Если нельзя по закону, то помолимся отдельно.
Оригинальную картину представляли пассажиры «Александра Свирского», шествующие гурьбой ко храму Всех Скорбящих... Старик священник, предупрежденный заранее нашим матросом, ждал уже в алтаре, и вся эта разношерстная толпа, охваченная единым чувством, как один человек, разом опустилась на колени, огласив церковь рыданьями и молитвой...
Дело о крушении «Александра Свирского» не достигло суда, так как человеческих жертв не было, пароходное общество отказалось от взыскания убытков с капитана Л., и никто из пассажиров не подал частной жалобы, вполне довольный тем, что вышел цел и невредим из ужасной катастрофы. Изувеченный «Александр Свирский» простоял еще некоторое время около маяка, но, не смотря на все принятые меры не удалось его сдвинуть с мели и заделать пробоину; в конце концов, раскачиваемый «сивером», бедный пароход разбился о подводные камни, и обломки его волны разметали по всему озеру. Капитан Л. остался верен себе до конца: он оставил вверенное ему судно лишь в последнюю минуту его существования...
П. Жудра.