Но вернусь на пароход «Сын». Пройдя всю палубу, от носа до кормы, я, к своему изумлению, нашел на средних скамейках (как раз за надпалубным общим залом второго класса) группу серых лапотников-рабочих, человек в тридцать, которые сидели, составив из себя круг. Я полюбопытствовал и заглянул в кружок: что, мол, такое тут? Оказалось, серячки играют в карты и притом в азартную игру, которую крестьяне называют банковкой. Какая-то чуйка, в сапогах и желтой рубахе, брала колоду карт и раскладывала кучками – кучек до десяти, на которые, перебивая друг дружку, мужички спешили положить деньги: клали, кто сколько хотел или мог – один положил пятак, другой – гривенник, иной до двадцати и более копеек. И каждый раз, почти до копейки, все деньги переходили в карман на вид простодушной чуйки, обладающей, однако, быстрым лисьим взглядом и такими руками, для которых игра в карты была, очевидно, «делом за обычай». Некоторые манипуляции этой продувной личности мне показались очень подозрительными. Жаль было обыгрываемых серячков. Я уже видел, как некоторые из игроков, после многих неудач, ставили вдруг большие кучки денег – медных, серебряных, а то и всю засаленную «желтенькую» − в безумной надежде сразу «отыграться»; но, проиграв и эту ставку, они беспомощно и дико озирались кругом, с застывшею, жалкой улыбкой на устах, и затем неловко отходили от проклятого места…
Мне не хотелось более смотреть на этот дневной грабеж, и я пошел разыскивать капитана. Он оказался сидящим на трапе у правильного колеса. Предо мною был тип истого «волгаря» − коренастого, приземистого, с узкими глазками на дородном лице и покатым лбом.
− Послушайте, капитан, мне осталось ехать еще минут двадцать-тридцать, а касса почему-то закрыта и я еще не получил билета. Распорядитесь выдать мне билет.
Капитан, едва повернув ко мне голову, нехотя смерил меня ленивым взглядом с ног до головы и с достоинством промолчал.
Кстати, − заговорил я опять, − я считаю долгом заявить вам, что на палубе между пассажирами идет азартная картежная игра.
− Что тако-ое? – протянул капитан.
− Я говорю: азартная игра.
− Кака-така азартная, ежели бурлаки играют по копейкам? Нешто в азартную игру на такие суммы играют? Азартная, азартная!.. Не ваше дело указывать.Меня эта речь поразила: капитан заговорил об игре между бурлаками в копейки, как о давно известной ему вещи. Значит, игра эта – обычное явление на пароходе? Значит, капитан не знает, что такое азартная игра и считает за таковую только игру на большие суммы? Значит, он вообще плохо понимает свои капитанские обязанности?
Что мне было делать? Плюнуть – не мое, мол, дело? Так поступить я не мог. Мне искренне жаль было трудовой крестьянской копейки – и я прибег к необыкновенному средству.
− Послушайте, капитан, я сделал свое дело, указал вам на пароходные непорядки: ваше дело принять или не принимать никаких мер к устранению их – но, со своей стороны, я долгом считаю предупредить вас, что об этом факте я доведу до сведения печати.
Надо было видеть действие магического слова – «печать»! Капитан привскочил с места.
− Каки-таки непорядки у меня на пароходе? Что вы мне грозите печатью? Извольте идти к помощнику моему за билетом…
− У меня азартной игры не бывать на пароходе, никогда не бывать, − говорил капитан, уже поспешно спускаясь по лестнице с трапа. – Вишь, нашел азартную игру: бурлаки по копейки только играют…
Он быстро постучал в каюту помощника и, сказав, чтобы мне выдали билет, зашагал на кормовую часть парохода. Я сказал помощнику, куда мне надо было билет, и также пошел на корму.
− Не угодно ли полюбоваться: красиво? – спросил я капитана, подошедшего к кучке игроков.
− Что у вас тут?..
Дальше я не дослушал и ушел за билетом.
Минут пять спустя, когда я полюбопытствовал заглянуть на корму – там уже не было игроков. По палубе расхаживал субъект с лисьими глазками, обыгрывавший мужиков.
Меня ждал еще один сюрприз. Когда, таская ноги по палубе, я проходил мимо капитанской каюты, последняя шумно растворилась и из нее вышел капитан со всеми атрибутами капитанского сана. То на нем был надет холщовый «спинжак» и засаленный, мещанского покроя, картуз, − а тут, вдруг – суконный плащ со светлыми пуговицами и фуражка с золотым широким галуном. Предо мною пронеслась тень Гоголя и шепнула на ушко: «Прометей, решительный Прометей! – бери кисть и рисуй». Сановито прошелся камский Прометей по своему пароходу и затем, несмотря на страшный солнцепек, в своих тяжелых доспехах взобрался вверх на трап.
Я стал раздумывать и сравнивать наши порядки с заграничными. Там одно, а у нас совсем другое – прямо шиворот-навыворот. Укажите на пароходные непорядки капитану-немцу, англичанину, американцу – и вас поблагодарят за «услугу» и постараются тотчас же принять все меры к их прекращению. Но укажите нашему капитану – и сейчас же убедитесь, что вы нанесли ему этим личную обиду.
− Как, чтобы у меня да непорядки? Да вы кто такой будете? Куда ехать изволите?..
Отчего такие порядки у нас? Да просто оттого, что у нас всюду еще держится убеждение, что не капитаны, не командиры существуют для публики, для пассажиров, а наоборот – публика для удобства капитанов. Избитая истина, а как было не вспомнить?..
(Из газеты «Волжский вестник», 1889 год, 7 (19) июля, № 164, стр. 3. Материал предоставлен Алексеем Александровым)
Упоминаемые суда: Сын.
Упоминаемые судовладельцы: Каменские, братья Ф. и Г., торговый дом, Любимов И.И...