[1852] Поездка от Нижнего Новгорода до Казани на пароходе "Рафаил" общества "Кавказ и Меркурий"

Лет десять назад, ходили по Волге с грехом пополам три или четыре плохие парохода, принадлежавшие астраханским купцам-армянам. Теперь существует несколько компаний пароходства, имеющих в сложности более 60-ти пароходов прекрасного устройства. Некоторые вз этих пароходов железные, от 400 до 600 сил. Верстах в пяти от Нижнего устроена фабрика, выделывающая все нужные для пароходов машины; в городе Балахне (в 35-ти верстах от Нижнего) их строят. Проезжая по Волге, в иной день встречаешь до семи пароходов, ведущих подчалки; зато неуклюжие конные машины с каждым годом встречаются реже-и-реже. Но, несмотря на это развитие, волжское пароходство находится еще в детстве: это только начало прекрасного дела, которое со временем должно принять огромное развитие. Особенно это относится к пароходам пассажирским, потому что пароходов собственно для пассажиров еще не существует, и вы можете иметь каюту только на тех, которые везут какую-нибудь кладь или идут за нею. В рейсах нет никакой правильности, дни отхода пароходов не назначены; их не знают заблаговременно даже и в самых конторах компаний: по этому о них и не публикуют. Приехав в прибрежный город, вы должны справляться и ежедневно наведываться.

Шестидесяти-сильный пароход «Рафаил», на котором мы должны были ехать, принадлежит одной из лучших и благоустроеннейших компаний, под названием «Меркурий». Он вел за собою одну баржу (Баржа — род высокой барки, в которой везется кладь) с дровами. Каюты его удобны; две кают-компании, особенно назначенные для пассажиров 1 -го класса, обиты обоями, украшены картинами, статуэтками, снабжены часами и вообще отделаны очень чисто и мило.

Мы приехали ва пароход большим и веселым обществом. День был славный, В пять часов после обеда прозвонил третий звонок; белый пар начал мерно рваться из трубы; колеса зашумели—и мы двинулись. Пассажиров было немного. В первом отделении трое нас, едущих на кумыс, дама и девица, сестры одного из моих спутников, ехавшие в Василь-Сурск, за 160 верст, в гости—и только, да во второклассных каютах было человек пять мне неизвестных лиц, между которыми я встретил двух моих спутников по почтовым каретам: любознательного немца и господина в зеленоватом казакине; но каюты наши, устроенные внутри, в кормовой и носовой частях, отделенных машиной, постоянно разделяли нас, и мы с ними сходились изредка только на палубе. Общество увеличивали еще несколько наших общих знакомых, поехавшие проводить нас верст за двадцать.

Мы сидели на палубе, и знакомая мне панорама волжских берегов двигалась перед нами. Сначала показался живописно-приютившийся в полу-горе древний Печерский монастырь, некогда, как говорят, стоявший гораздо выше; но откос горы, на котором он был построен, от неизвестных физических причин, скользя, спустился по склону, и монастырь со всеми зданиями опустился с ним вместе. Подобным скольжениям огромных масс земли есть много примеров и едва-ли это скольжение незаметно не продолжается и до ныне. За монастырем потянулись длинной вереницей избы Подновья, в котором приготовляются известные подновские огурцы. Нижний стал скрываться за горою; вскоре вместе с ним скрылись в все подгородные строения, и мимо нас однообразно потянулись: справа—глинистые горы, сплошь поросшие лесом; слева — нижний берег луговой стороны, местами затопленный еще стоявшим разливом. Но мы, полюбовавшись живописным видом Нижнего-Новгорода, не скучали однообразием выступавших берегов: на палубе и в нашей общей каюте было весело в шумно,—тут шли проводы, не те грустные проводы, когда на-долго расстаешься с близкими сердцу, а веселые проводы приятелей, разрастающихся до скорой и веселой встречи.

Незаметно проехали двадцать верст и почтовая станция, до которой провожали нас нижегородцы, уже показалась на горе, когда мы увидали вдали по реке маленькую струйку дыма. «Пароход навстречу!» закричал лоцман, и вскоре мы ясно различили бегущий вверх по реке пароход. Он быстро приближался к вам по другому фарватеру. Мы подняли флаг, закричали в рупор — и он остановился; наскоро простились мы с нашими гостями, шлюпка отчалила, отвезла их на встречный пароход, и мы отправились далее.

Из всех способов перевозить с места на место свою особу—переезд на пароходе по реке есть, по моему мнению, самый приятнейший в удобнейший: вы не чувствуете ни тряски, ни качки: сидите в каюте или гуляете по палубе; по сторонам вас движется панорама берегов, и вы, не чувствуя усталости, наслаждаясь всеми удобствами плавучей квартиры, быстро несетесь вперед. Прибавьте к этому общество добрых знакомых и приятелей, с которыми вы давно не видались—и вы будете иметь понятие о нашей поездке, одной из самых приятных поездок, которые мне случалось делать. Вот, справа, на высокой горе, опускающейся крутым и лесистым скатом в Волгу, виден верх белого двух-этажного павильона. Это павильон, выстроенный в саду князя Д*, дом которого едва проглядывает сквозь зелень деревьев. Ежегодно 8-го июля все лучшее нижегородское общество съезжалось за 40 верст в дом князя. В этом павильоне, убранном цветами и южными деревьями, бывал большой обед и потом бал, длившийся до рассвета. Этот ежегодный сельский праздник, этот бал, среди цветов и зелени, в павильоне, сквозь отворенные двери и окна которого гляделась теплая июльская ночь, а внизу, сквозь ночную темь, виднелась широкая темная полоса Волги, вероятно долго будут памятны нижегородцам. Но в нынешнем году, в этот день, дом не отворился для шумных гостей; павильон остался пуст: князь Д* умер в Москве нынешней зимою.

Ночью мы подплыли в Макарьеву. Нынче это один из незначительнейших уездных городов Нижегородской губернии, но некогда он был знаменит своею ярмаркой, переведенной впоследствии в Нижний-Новгород, и до сих пор у купцов и простонародья известной под именем Макарьевской. Шумно пробежал наш пароход мимо самых стен монастыря св. Макария— патрона ярмарки: освещенные луной, белые стены древней обители стояли в водах разлива, и этот ночной вид тихого монастыря, глядящегося в дремлющие воды, был чудно-хорош; а за ним стояла затопленная и как-будто выросшая из воды роща На противоположной горе темным вырезанным силуэтом раскидывалось село Лысково, окруженное сотнею ветряных мельниц. Это богатое село с семью церквами, известное своей хлебной торговлей и пристанью, дня за три до нашего приезда схоронило своего столетнего владельца, князя Георгия Грузинского.

Благодаря комарам, которые, забившись от холода в каюты, не давали вам спать, мы как тени бродили целую ночь с палубы в общую каюту и из каюты на палубу. Часу в шестом утра пароход бросил на несколько минут якорь перед Василем-Сурским. Полусонные, простились мы с нашими спутницами, которых лодка высадила на берег, и оставшись одни, с ожесточением напали на комаров, выгнали их из наших кают и, закупорившись герметически, в страшной духоте проспали едва не до Казани. Впрочем, более ничего нам не оставалось и делать: берега Волги на этом переезде очень мало представляют замечательных или живописных мест, на которых взгляд останавливается с удовольствием. В первом отделении нас было трое, которым вместе предстоял еще долгий путь; спутники второго отделения играли в карты в своей общей каюте, и из них никто не интересовал нас особенно... Однако ж, об одном из них я должен сказать несколько слов. Надобно прежде заметить, что рядом с нашей общей каютой, из коридора, по бокам которого идут двери в частные каюты, был вход в буфет; поэтому мы сначала нисколько не обращали внимания па одного высокого и видного мужчину с бородой и в длинном сюртуке, какие носят обыкновенно купцы или мещане. Мужчина этот выходил по нашей лестнице в коридор, осторожно проходил его, взглядывал в нашу общую каюту и потом скрывался в соседнюю дверь. Через несколько минут он выходил оттуда, таким же порядком возвращался и оставался на некоторое время невидимкой; потом снова возвращался и снова уходил; но вот этот, сам по себе незначащий процесс повторяется днем, повторяется ночью, постоянно повторяется весь следующий день и всю следующую ночь, и крайне заинтересовал нас. По окончании тридцати-восьмичасового переезда, мы полюбопытствовали узнать, что делал этот господин в свои частые посещения в буфет? Оказалось, что он выпил две бутылки хересу, восемь бутылок пива и сорок рюмок водки! «А ничего не кушали-с», прибавил словоохотливый буфетчик, сообщивший нам эти статистические сведения: «решительно ничего-с. Раз только сказали, что скушали бы вот они поросенка под хреном — да поросенка у нас не случилось, так они ничего и не кушали».

Коснувшись статистических данных, я не излишним считаю сказать о ценах мест на пароходе. Каюта в первом отделении от Нижнего до Казани стоит 10 руб. сер., во втором 8 р., места на палубе 3 руб., а место на барже 1 руб.; за место для экипажа берут 10 руб. Впрочем, эти цены несколько изменяются, смотря по устройству пароходов. На пароходе есть буфет и кухня, и цены за все очень умеренные. Плавание весною на речном пароходе мало подвержено случайностям: нет ни мелей, ни перекатов; фарватер широк, ночи светлые и коротки, и потому пароходы на ночь не останавливаются. Впрочем, во избежание столкновения, по бокам парохода на ночь вывешиваются красный н зеленый фонари, и простой фонарь на верхушке мачты; кроме того, в сильный туман, они обязаны часто звонить в колокол.

Итак мн плыли спокойно и прекрасно вниз по Волге, когда, на третий день, часу в шестом утра, нас разбудили известием, что скоро остановимся на месте. В самом деле, впереди, едва возвышаясь над разливом воды, в утреннем тумане показались строения Казани и через час «Рафаил» бросил якорь в Услоне.—Это большое село, расположенное на правом берегу Волги, против устья Казанки. Ближе к Казани, за мелководьем Казанки, пароход подойти не мог. Нам оставалось еще верст семь переезда водою; мы наняли досчаник, перегрузили на него вещи и экипаж, и простились с пароходом. На берегу в Услоне, прямо против того места, от которого мы отправились, на довольно большом деревянном доме была вывеска; мы могли разобрать на ней надпись: «Уездный Трактир»; ниже было еще что-то написано, но, к крайнему сожалению, мы ничего более не могли прочесть.

Часа полтора мы употребили на то, чтоб переехать Волгу и подняться вверх по Казанке. Через сорок часов после отъезда из Нижнего—и то благодаря сырым дровам, которыми топился пароход, сделав переезд около 400 верст и избежав весьма - незавидный летний тракт между Нижним и Казанью,—мы были в последнем.


(Отрывок из очерка Михаила Васильевича Авдеева «Поездка на кумыс», опубликованного в 1852 году в журнале «Отечественные записки». Текст печатается по Сочинениям М.В. Андреева. изданным в Санкт-Петербурге в 1868 г., том 1, стр. 202-204)
Упоминаемые судовладельцы: Общество «Кавказ и Меркурий»..